«От слез может быть толк, когда рядом мужчина, от которого нужно чего-то добиться» М. Митчелл «Унесенные ветром»
читать дальшеНочная невеста
Он был безобразен, ужасен,
но всё же нормален.
Любил он её как невесту,
Но была она
лишь сестрою ему.
И он убегал от знойной жары
к прохладной реке,
что мочит водою траву.
Он рвался к воде
сшибая плечами людей на бегу
и люди сшибали его.
Они что-то хотели,
но были в глазах, утомлённых жарою
пустыми тенями.
И он опускался с трепетом в сердце
на ласковый берег.
Сидел под кривыми корнями,
бородатым обрывом.
На волны смотрел
как отец на детей.
В ладонях подбрасывал
мокрые камни,
на мокрые камни
будто на деньги смотрел.
Подолгу бродил
меж огромных деревьев
и падал на землю
схватившись за голову,
сдавливал он
взъерошенный череп.
Руками вспотевшими сильно сжимал,
успокоить пытаясь в нём боль.
Он лежал.
А мух суетливая стая
кружила над ним.
На спину садились
и ползали, ползали мухи
по телу застывшему
бегали крошки – зверьки,
топтали зигзагами мягкие лапки
руки и ноги ему.
И он наслаждался
нежностью странной такой
отвлекшись от боли.
Ведь тело его остывало,
а кровь обретала покой.
И в эти секунды,
долями являются что
всех долгих веков и тысячелетий,
Он думал, он знал,
что река – это жизнь,
а вода в ней – любовь.
Чиста, лучезарна,
нежна и покорна,
неразделима, непобедима, мудра.
И нет той преграды,
чтоб устояла пред ней
не рассыпавшись в прах.
Куда-то стремится, бежит.
Лишь богу известно,
а может, и нет.
Как рок повелит,
так река подчинится.
И так сотни лет,
сотни лет.
Он вновь возвращался
в каменный город,
туда, где не ждали его.
Он вновь пытался прощать,
но люди смеялись.
Смеялись над тем,
как он падал нелепо,
запнувшись на кознях
своих же шнурков.
А когда он считал, что нормален,
хоть был безобразным, он шёл.
Он к ней приходил
и вкладывал руку
под рёбра свои,
и грудь разрывая
букет из груди вынимал.
Осыпать цветами пытался её,
Но прочь убегала она от него
увидев всё это.
Ему говорили:
"Иди в толстый дом,
получи документ,
чтобы выгодно жить".
И он приходил, но стоял
у закрытых дверей.
А вахтёрша громко ругалась
ему объясняя,
что день выходной.
Он хотел поработать, вставая к станку,
но придумал бояться,
словно завёл себе сына,
имя которому Страх.
И вот, уже "сын" повзрослел, возмужал
и ему разонравилось имя.
И тогда он его поменял.
Он сказал, что не Страх его имя,
что теперь он Отчаянье сказал.
и с новою силой
схватил он за горло "отца".
И невыносимой
его хватка была,
да такой, что чуть с ума не сойдя
он бежал в лес густой,
да с криком и визгом и стоном
бросился в реку.
И в глубь ушёл с головой.
В голове же слово сияло одно,
дрожало подобно звезде.
И слово это – "Любовь".
"Любовь" – прозвучало на дне.
И в этот же миг
север поднялся над миром,
а река прекратила свой бег.
Стала прудом застойным она
и мороз
помелом прогнав лето,
в оковы его заковал ледяные.
Не скажет никто,
как ещё долго взирали
два не моргающих глаза
на бледном лице
замёрзшие в лёд
сквозь толщу стекла
на бледное небо.
Не знаю, зачем
я всё это шептал
сам себе.
Я просто, только что вспомнил,
что он, это я.
Сидя в центре шумного града,
в комнате
из шести плоскостей
я, просто вспомнил себя.
И я встал с табуретки,
так, что упала она, и пошёл без оглядки
куда-то туда,
где, как мне казалось, я уже был.
И был там один.
Туда, где не видно станет
каменных стен.
Куда люди не смотрят,
где звуки отстанут
вдали за плечами,
в танцах глупых своих разбредутся
и бросят тебя.
Туда, где, как мне казалось,
я что-то узнаю
о сущности мира, о чистоте,
забытых законах,
и что-нибудь вновь, о воде.
По улицам шёл,
тащил свою тень за собой
как будто скалу,
к которой цепями прикован.
Закрылись врата.
Последние звуки.
Шум электрички раскатом вдали
последним уснул.
Ноябрь.
Холодные ветви, листва ледяная,
хруст под ногами, куда-то несло,
в какие-то дебри меня.
Я руки слепо вперёд протянул,
онемевшие руки, когда пробирался
на ощупь, пока
не вспорхнула
на звёздное небо Луна.
И к озеру вышел
с чёрной водой
среди чёрного леса.
Я встал изумлённый,
я был восхищён,
я каялся в чём-то,
слеза пробежала под глазом.
Я был как гранит,
но дрожал как свеча.
Там, в холодной траве,
у самого брега
сидела она.
Забыв, что сестрою была для него.
Я понял.
Всё это время
здесь она прождала.
Увидев меня, поднялась
и ко мне поплыла как туман.
Она была как принцесса лесная.
Улыбкой с больного лица
узнать мне дала,
что счастлива видеть,
что не ожидала меня.
Сестра моя.
Всё это время
ты пела здесь песни без смысла,
немые слова,
лишённые разума песни.
Ты стала духом печали,
ждала без надежды меня,
не зная, приду или нет.
И вот, я пришёл.
Твои руки в моих.
И я, как и ты,
готов на безумство.
Ты, вдруг, потянула куда-то меня
и я
плеск воды ощутил под стопами.
Не обращая внимания на чудо
взгляды сомкнув,
глядя, не отрываясь друг в друга,
мы босиком ступали по глади.
Снежинки ложились
на чёрную гладь.
И свет планеты, белой и пыльной
в падшие звёзды их превращал.
И мы танцевали
наш вальс молчаливый
на середине пруда
с тобой,
с тобой,
моей невестой ночной.
(1997)
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
читать дальшеГотический аккорд
Рукой своей меня
коснулась ты, Тревога.
А я сижу в покойном кресле.
Царство мёртвых под ногой
и в голове его начало.
О, что ты делаешь со мной?
Какой-то бред, Тревога.
Сомнения в сердце.
Будто кресло сонное моё
беда жонглирует в руках.
А я в том кресле,
сотканном из космоса и льда.
Ленивый взгляд
направлен на меня.
Усталость в жилах потного лица.
Но в фокусе его зрачков
я вижу бурю.
Рукой взъерошила Тревога
шевелюру мне,
дала пощёчину,
вцепилась в глаз.
Хлопок, удар.
И вот, я чувствую,
что не один уже,
теперь нас двое:
первый я и я второй.
Два тела разбрелись по сторонам
ища друг друга,
или место то
где норма, где баланс,
где общий центр.
Две пары ног, две пары глаз.
Причём, ушами первой головы
я слышу звон стекла,
летящего с небес
лавиной брызгов.
Вторые уши ловят лишь
пощипывание струн
во времена тоскливой власти
пресного полудня в будни.
И рвётся горло первой головы
крича слова спасенья, бреда,
восторга, страха, удивления.
Но я - второй молчит
в молчании глубоком,
словно древний сон,
глотающий любые звуки
и утопляющий
их в мрачной глубине
своих раздумий.
Я вжался разом
в угол скользкий и сырой
у стен строения,
высокого как разум.
Я чувствую спиной
неровность кирпичей
изящных башен.
И звёзд холодное свечение
мне сыпется на плечи.
Хламида, что обняла меня
как мать
покрылась инеем,
белеют складки.
Я вынул руку,
до уровня бровей поднял
топорща пальцы.
Моя ладонь,
худа и узловата
в зеркале угасших глаз отражена.
Она дрожит
и локоть и плечо,
и кровь не поступает в мозг.
Дрожит хламида,
воздух, звёзды.
Трепещут стены.
Шпили мрачные на башнях
раскачавшись, стали походить
на потерявших ум
больших монахов
танцующих в дыму.
Разорваны все ветром флаги.
Земля дрожит.
И вон,
змея ползёт.
Одна, другая.
Много змей.
Да нет, не змеи то.
То трещины в земле.
Взрыв молнии
на фоне кирпичей неровных.
И молния чернее тени,
вдруг поразила стрельчатые скалы
словно едкая зараза,
словно яд смертельный
чернотой загадочной своей.
Да нет, не молнии.
То трещины в стене.
Дугой согнулась башня
и отломилась голова.
Пары вздымаются до звёзд
как души на пути последнем.
И кто-то бьётся в дверь,
грохочут доски
превозмогая боль.
Что с Миром стало этим?
Кому достался Мир?
Кто ты, что в дверь стучишь
нетерпеливым кулаком?
Лицо явишь ли мне?
И вот, я вижу сам,
смотря на щели
меж стенающих досок.
Слюнявый рот забит клыками,
предательский, безумный взгляд.
О, Боже, видишь ли Ты это?
Но где же все?
И как все спят?
Во мне родился рык.
Он рвётся на свободу.
Глаза подёрнулись отчаяньем.
И я вскочил
и выпустил на волю крик.
Я поднял руки вверх, к созвездиям,
поддерживая их
ещё живых,
слетающих на камни,
на погибель.
"Нет! О, нет!" –
слетело с уст моих.
Не знаю, сколько сил
ещё во мне осталось.
Все силы на руках держу.
Кричу, ору
давясь слезами:
"Прозвучи.
Звучи.
Готический аккорд.
И усади на место хаос.
(1997)
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Надежда
Куда-то брёл я,
а вокруг
то прерии, то горы,
то степи
то дремучие леса.
Но вот, пустынна местность
предо мною.
И я посредь неё.
Глаза
тоской пропитаны насквозь
мои и грустью.
Стоял, смотрел на линий
ломаный изгиб
из коих сложен горизонт.
И я искал всё тщетно
что-нибудь живое.
Но опустив зрачки к стопам
увидел вдруг,
что в колее стою я.
Правей вторая.
Дорога!
Все ведут дороги в города.
И я дойду своей дорогой,
что брошена была
судьбою мне,
как нищему деньга.
Ступал я вдоль колей.
Извилисты они.
И я был счастлив.
Уже я видел стены града,
расписаны во множество цветов.
И крыши золотые
сверканьем яркие на столь,
что в небе было отраженье.
Я слышал голоса людей.
Я слышал музыку и пение.
Я пел.
Я сочинял шедевры лучшие.
Но прелесть вся
лишь в ожидании,
в мечтаниях.
Я знал одно наверняка,
что к городу вела дорога.
И я бежал уже,
творил, бежал, подпрыгивал,
пытаясь углядеть
за горизонтом свет.
Вела дорога.
Сердце в трепет,
ещё вот-вот,
и выпрыгнет оно.
Но был уверен я,
что где-то близко город,
что не дадут погибнуть люди,
найдут, в тепло снесут.
Я силы оставлял.
Сбивал и пятки и колени в кровь.
Я верил, что вот-вот
оно произойдёт,
и я увижу город.
Но вот, почудилось вдруг мне,
что я неправ,
внимание всецело
устремив на город,
про колеи забыл,
что вились под ногами.
И я взглянул, но где они?!
То рытвина нелепая, не колея.
Овраг, неровность меж камней.
Дороги нет!
И не было в помине.
И постепенно голова,
кружась как глобус, поняла,
насколько бедственны надежды.
И я изрядно издержавшись,
подкосясь, упал на спину.
Лежал под небом.
По небу плыли облака,
И были полны эгоизма.
Я мыслей
своих, распущенный разброд
сплетал в одно
И вот,
я сплёл канат.
Канат помог мне встать.
Я нечто понял
и вновь побрёл вперёд.
Судьбе спасибо спел за то,
что мне на краткий миг
дала надежду.
Я стал мудрей.
Теперь я знаю,
что золотые города
есть где-то на планете.
И знаю, сколько сил во мне
на самом деле.
И я найду свой город
пусть не золотой, не расписной.
Найду, украшу и дострою сам,
сил хватит.
Я издержался, я ослаб.
Но оба глаза уже больше
не содержат соли.
Глаза спокойны и сильны.
Теперь уверенно иду
осознавая цену воли.
(1998)
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Что ты сделала со мной
Что ты сделала со мной
честная мать моя, Земля?
Я дух не плотный был
без памяти и без ума,
без глаз, ушей и рта,
без нервных окончаний.
Я был без ног, без рук и живота.
И кровь не застывала, не бурлила
в жилах.
Я тяжести не знал
и в пище не нуждался.
Просто был…
Я был как небыль всуе
или суть в зачатке,
а, может, личность,
спящая в резерве сил.
И вот, я встал,
пошёл расти.
Я стал делиться.
Амбар завёл.
Накапливал ума
и мяса в нём.
На мир смотрел,
А мир бросал меня
из лапы в лапу праздно,
проглатывал частями или сразу,
Да вновь наружу извлекал.
По мёрзлым скалам скрёб
влачение ничтожное своё,
иль полз дном илистым
рельефы изучая.
А кровь лилась вся прочь
из тела моего
мешаясь с массой вредной
кислого болота.
И ртов голодных толпы
тут как тут.
А временами
я был бы съеден напрочь,
если бы не стал питаться сам,
срывая плоть с костей другого.
Ибо ток загадочный в мозгу моём
построил мыслей ряд логичный.
Я понял, что вселенной обитатели
живут лишь вечной
трапезой взаимной.
А клетками,
что в груды собраны
высоких, низких организмов,
лишь голод и желанье правят.
И все движения со смыслом
иль без смысла
ведут в итоге к одному.
Что ты сделала со мной,
та мать, что дева навсегда?
Твой сын поверг меня
одним всего лишь Словом
туда, где ниже быть уже нельзя.
И звуки, словно пламя языки
органной музыки меня
взнесли
как искру в небо,
взор, с которого узрел,
что не напрасно вышло -
атомы сгрудились
в организмы.
Что плоть хотящая
таит в себе иную суть.
Что есть властитель в мире,
в ней,
куда как голода сильней.
И я стопами встал
на новый путь.
Но шёл не долго.
Мне открылось,
что в среде людей
зла больше чем добра.
И славный тот,
чья власть над миром,
позорно ползает в ногах раба.
Что ты сделала со мной,
Луна?
Меня поишь ты
одиночеством своим сполна.
Друзей прекрасных дарит жизнь,
но ты, Луна их отнимаешь,
удаляешь от меня.
Ужель я стал избранником
возлюбленным твоим,
что делаешь меня
как ты сама,
что делишься со мной собою.
Я был дневным созданием тогда,
теперь комфортно ночью мне.
Теперь мой быт наполнен пустотою,
теперь я бледен как росток
не знавший света отродясь.
Ни ласки, ни тепла во тьме.
Снаружи нечего вбирать.
Из недр собственных
светить осталось.
Сияньем собственным
теснить Ничто.
И Светоносцем стать.
Ведь нет источников снаружи.
Приёмникам здесь больше
не пристало быть.
И я светить, как ты пытался.
Тем и доселе жив.
Что ты сделала со мной,
моя лютня – гитара?
Теперь тебя я жажду
словно сок прохладный
среди песков и солнца.
Наш союз вершит
магическую тайну.
Как ты врастаешь
струнами в меня,
так я в тебя врастаю
пальцами, сознаньем.
И после таинство сие
точит из глаз солёну воду.
И заставляет окружающих
взглянуть в себя.
Что ты сделала со мной?
Рождённая звездой
чтоб дух похитить мой,
явиться пред лицом,
спалить
прекрасных глаз огнём,
забрать своё
и унестись,
в земные дали скрыться.
Испариться в дым.
Служанка расстояний.
Ты сделала, что было
предназначено тебе
да так, что я,
поняв заранее всё,
не смог схватить
и удержать тебя.
Не смог я всё сказать тебе.
Не смог я с места отойти.
Стоял как пень с намокшим глазом.
И смотрел на смерть
сиянья твоего вдали.
Так я стою теперь.
Хоть было это всё
бог-весть когда.
И я смотрю
на звёзд мерцанье
с дрожью в коже
понимая,
что должен я однажды встать
ногой на твёрдый путь.
Что должен я однажды стать
тем, кто сумеет дать
ответ себе:
имею право ль я
судить о том
мила ли жизнь,
иль не мила?
О, что ты делаешь со мной,
Судьба?!
(1999)
Он был безобразен, ужасен,
но всё же нормален.
Любил он её как невесту,
Но была она
лишь сестрою ему.
И он убегал от знойной жары
к прохладной реке,
что мочит водою траву.
Он рвался к воде
сшибая плечами людей на бегу
и люди сшибали его.
Они что-то хотели,
но были в глазах, утомлённых жарою
пустыми тенями.
И он опускался с трепетом в сердце
на ласковый берег.
Сидел под кривыми корнями,
бородатым обрывом.
На волны смотрел
как отец на детей.
В ладонях подбрасывал
мокрые камни,
на мокрые камни
будто на деньги смотрел.
Подолгу бродил
меж огромных деревьев
и падал на землю
схватившись за голову,
сдавливал он
взъерошенный череп.
Руками вспотевшими сильно сжимал,
успокоить пытаясь в нём боль.
Он лежал.
А мух суетливая стая
кружила над ним.
На спину садились
и ползали, ползали мухи
по телу застывшему
бегали крошки – зверьки,
топтали зигзагами мягкие лапки
руки и ноги ему.
И он наслаждался
нежностью странной такой
отвлекшись от боли.
Ведь тело его остывало,
а кровь обретала покой.
И в эти секунды,
долями являются что
всех долгих веков и тысячелетий,
Он думал, он знал,
что река – это жизнь,
а вода в ней – любовь.
Чиста, лучезарна,
нежна и покорна,
неразделима, непобедима, мудра.
И нет той преграды,
чтоб устояла пред ней
не рассыпавшись в прах.
Куда-то стремится, бежит.
Лишь богу известно,
а может, и нет.
Как рок повелит,
так река подчинится.
И так сотни лет,
сотни лет.
Он вновь возвращался
в каменный город,
туда, где не ждали его.
Он вновь пытался прощать,
но люди смеялись.
Смеялись над тем,
как он падал нелепо,
запнувшись на кознях
своих же шнурков.
А когда он считал, что нормален,
хоть был безобразным, он шёл.
Он к ней приходил
и вкладывал руку
под рёбра свои,
и грудь разрывая
букет из груди вынимал.
Осыпать цветами пытался её,
Но прочь убегала она от него
увидев всё это.
Ему говорили:
"Иди в толстый дом,
получи документ,
чтобы выгодно жить".
И он приходил, но стоял
у закрытых дверей.
А вахтёрша громко ругалась
ему объясняя,
что день выходной.
Он хотел поработать, вставая к станку,
но придумал бояться,
словно завёл себе сына,
имя которому Страх.
И вот, уже "сын" повзрослел, возмужал
и ему разонравилось имя.
И тогда он его поменял.
Он сказал, что не Страх его имя,
что теперь он Отчаянье сказал.
и с новою силой
схватил он за горло "отца".
И невыносимой
его хватка была,
да такой, что чуть с ума не сойдя
он бежал в лес густой,
да с криком и визгом и стоном
бросился в реку.
И в глубь ушёл с головой.
В голове же слово сияло одно,
дрожало подобно звезде.
И слово это – "Любовь".
"Любовь" – прозвучало на дне.
И в этот же миг
север поднялся над миром,
а река прекратила свой бег.
Стала прудом застойным она
и мороз
помелом прогнав лето,
в оковы его заковал ледяные.
Не скажет никто,
как ещё долго взирали
два не моргающих глаза
на бледном лице
замёрзшие в лёд
сквозь толщу стекла
на бледное небо.
Не знаю, зачем
я всё это шептал
сам себе.
Я просто, только что вспомнил,
что он, это я.
Сидя в центре шумного града,
в комнате
из шести плоскостей
я, просто вспомнил себя.
И я встал с табуретки,
так, что упала она, и пошёл без оглядки
куда-то туда,
где, как мне казалось, я уже был.
И был там один.
Туда, где не видно станет
каменных стен.
Куда люди не смотрят,
где звуки отстанут
вдали за плечами,
в танцах глупых своих разбредутся
и бросят тебя.
Туда, где, как мне казалось,
я что-то узнаю
о сущности мира, о чистоте,
забытых законах,
и что-нибудь вновь, о воде.
По улицам шёл,
тащил свою тень за собой
как будто скалу,
к которой цепями прикован.
Закрылись врата.
Последние звуки.
Шум электрички раскатом вдали
последним уснул.
Ноябрь.
Холодные ветви, листва ледяная,
хруст под ногами, куда-то несло,
в какие-то дебри меня.
Я руки слепо вперёд протянул,
онемевшие руки, когда пробирался
на ощупь, пока
не вспорхнула
на звёздное небо Луна.
И к озеру вышел
с чёрной водой
среди чёрного леса.
Я встал изумлённый,
я был восхищён,
я каялся в чём-то,
слеза пробежала под глазом.
Я был как гранит,
но дрожал как свеча.
Там, в холодной траве,
у самого брега
сидела она.
Забыв, что сестрою была для него.
Я понял.
Всё это время
здесь она прождала.
Увидев меня, поднялась
и ко мне поплыла как туман.
Она была как принцесса лесная.
Улыбкой с больного лица
узнать мне дала,
что счастлива видеть,
что не ожидала меня.
Сестра моя.
Всё это время
ты пела здесь песни без смысла,
немые слова,
лишённые разума песни.
Ты стала духом печали,
ждала без надежды меня,
не зная, приду или нет.
И вот, я пришёл.
Твои руки в моих.
И я, как и ты,
готов на безумство.
Ты, вдруг, потянула куда-то меня
и я
плеск воды ощутил под стопами.
Не обращая внимания на чудо
взгляды сомкнув,
глядя, не отрываясь друг в друга,
мы босиком ступали по глади.
Снежинки ложились
на чёрную гладь.
И свет планеты, белой и пыльной
в падшие звёзды их превращал.
И мы танцевали
наш вальс молчаливый
на середине пруда
с тобой,
с тобой,
моей невестой ночной.
(1997)
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
читать дальшеГотический аккорд
Рукой своей меня
коснулась ты, Тревога.
А я сижу в покойном кресле.
Царство мёртвых под ногой
и в голове его начало.
О, что ты делаешь со мной?
Какой-то бред, Тревога.
Сомнения в сердце.
Будто кресло сонное моё
беда жонглирует в руках.
А я в том кресле,
сотканном из космоса и льда.
Ленивый взгляд
направлен на меня.
Усталость в жилах потного лица.
Но в фокусе его зрачков
я вижу бурю.
Рукой взъерошила Тревога
шевелюру мне,
дала пощёчину,
вцепилась в глаз.
Хлопок, удар.
И вот, я чувствую,
что не один уже,
теперь нас двое:
первый я и я второй.
Два тела разбрелись по сторонам
ища друг друга,
или место то
где норма, где баланс,
где общий центр.
Две пары ног, две пары глаз.
Причём, ушами первой головы
я слышу звон стекла,
летящего с небес
лавиной брызгов.
Вторые уши ловят лишь
пощипывание струн
во времена тоскливой власти
пресного полудня в будни.
И рвётся горло первой головы
крича слова спасенья, бреда,
восторга, страха, удивления.
Но я - второй молчит
в молчании глубоком,
словно древний сон,
глотающий любые звуки
и утопляющий
их в мрачной глубине
своих раздумий.
Я вжался разом
в угол скользкий и сырой
у стен строения,
высокого как разум.
Я чувствую спиной
неровность кирпичей
изящных башен.
И звёзд холодное свечение
мне сыпется на плечи.
Хламида, что обняла меня
как мать
покрылась инеем,
белеют складки.
Я вынул руку,
до уровня бровей поднял
топорща пальцы.
Моя ладонь,
худа и узловата
в зеркале угасших глаз отражена.
Она дрожит
и локоть и плечо,
и кровь не поступает в мозг.
Дрожит хламида,
воздух, звёзды.
Трепещут стены.
Шпили мрачные на башнях
раскачавшись, стали походить
на потерявших ум
больших монахов
танцующих в дыму.
Разорваны все ветром флаги.
Земля дрожит.
И вон,
змея ползёт.
Одна, другая.
Много змей.
Да нет, не змеи то.
То трещины в земле.
Взрыв молнии
на фоне кирпичей неровных.
И молния чернее тени,
вдруг поразила стрельчатые скалы
словно едкая зараза,
словно яд смертельный
чернотой загадочной своей.
Да нет, не молнии.
То трещины в стене.
Дугой согнулась башня
и отломилась голова.
Пары вздымаются до звёзд
как души на пути последнем.
И кто-то бьётся в дверь,
грохочут доски
превозмогая боль.
Что с Миром стало этим?
Кому достался Мир?
Кто ты, что в дверь стучишь
нетерпеливым кулаком?
Лицо явишь ли мне?
И вот, я вижу сам,
смотря на щели
меж стенающих досок.
Слюнявый рот забит клыками,
предательский, безумный взгляд.
О, Боже, видишь ли Ты это?
Но где же все?
И как все спят?
Во мне родился рык.
Он рвётся на свободу.
Глаза подёрнулись отчаяньем.
И я вскочил
и выпустил на волю крик.
Я поднял руки вверх, к созвездиям,
поддерживая их
ещё живых,
слетающих на камни,
на погибель.
"Нет! О, нет!" –
слетело с уст моих.
Не знаю, сколько сил
ещё во мне осталось.
Все силы на руках держу.
Кричу, ору
давясь слезами:
"Прозвучи.
Звучи.
Готический аккорд.
И усади на место хаос.
(1997)
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Надежда
Куда-то брёл я,
а вокруг
то прерии, то горы,
то степи
то дремучие леса.
Но вот, пустынна местность
предо мною.
И я посредь неё.
Глаза
тоской пропитаны насквозь
мои и грустью.
Стоял, смотрел на линий
ломаный изгиб
из коих сложен горизонт.
И я искал всё тщетно
что-нибудь живое.
Но опустив зрачки к стопам
увидел вдруг,
что в колее стою я.
Правей вторая.
Дорога!
Все ведут дороги в города.
И я дойду своей дорогой,
что брошена была
судьбою мне,
как нищему деньга.
Ступал я вдоль колей.
Извилисты они.
И я был счастлив.
Уже я видел стены града,
расписаны во множество цветов.
И крыши золотые
сверканьем яркие на столь,
что в небе было отраженье.
Я слышал голоса людей.
Я слышал музыку и пение.
Я пел.
Я сочинял шедевры лучшие.
Но прелесть вся
лишь в ожидании,
в мечтаниях.
Я знал одно наверняка,
что к городу вела дорога.
И я бежал уже,
творил, бежал, подпрыгивал,
пытаясь углядеть
за горизонтом свет.
Вела дорога.
Сердце в трепет,
ещё вот-вот,
и выпрыгнет оно.
Но был уверен я,
что где-то близко город,
что не дадут погибнуть люди,
найдут, в тепло снесут.
Я силы оставлял.
Сбивал и пятки и колени в кровь.
Я верил, что вот-вот
оно произойдёт,
и я увижу город.
Но вот, почудилось вдруг мне,
что я неправ,
внимание всецело
устремив на город,
про колеи забыл,
что вились под ногами.
И я взглянул, но где они?!
То рытвина нелепая, не колея.
Овраг, неровность меж камней.
Дороги нет!
И не было в помине.
И постепенно голова,
кружась как глобус, поняла,
насколько бедственны надежды.
И я изрядно издержавшись,
подкосясь, упал на спину.
Лежал под небом.
По небу плыли облака,
И были полны эгоизма.
Я мыслей
своих, распущенный разброд
сплетал в одно
И вот,
я сплёл канат.
Канат помог мне встать.
Я нечто понял
и вновь побрёл вперёд.
Судьбе спасибо спел за то,
что мне на краткий миг
дала надежду.
Я стал мудрей.
Теперь я знаю,
что золотые города
есть где-то на планете.
И знаю, сколько сил во мне
на самом деле.
И я найду свой город
пусть не золотой, не расписной.
Найду, украшу и дострою сам,
сил хватит.
Я издержался, я ослаб.
Но оба глаза уже больше
не содержат соли.
Глаза спокойны и сильны.
Теперь уверенно иду
осознавая цену воли.
(1998)
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Что ты сделала со мной
Что ты сделала со мной
честная мать моя, Земля?
Я дух не плотный был
без памяти и без ума,
без глаз, ушей и рта,
без нервных окончаний.
Я был без ног, без рук и живота.
И кровь не застывала, не бурлила
в жилах.
Я тяжести не знал
и в пище не нуждался.
Просто был…
Я был как небыль всуе
или суть в зачатке,
а, может, личность,
спящая в резерве сил.
И вот, я встал,
пошёл расти.
Я стал делиться.
Амбар завёл.
Накапливал ума
и мяса в нём.
На мир смотрел,
А мир бросал меня
из лапы в лапу праздно,
проглатывал частями или сразу,
Да вновь наружу извлекал.
По мёрзлым скалам скрёб
влачение ничтожное своё,
иль полз дном илистым
рельефы изучая.
А кровь лилась вся прочь
из тела моего
мешаясь с массой вредной
кислого болота.
И ртов голодных толпы
тут как тут.
А временами
я был бы съеден напрочь,
если бы не стал питаться сам,
срывая плоть с костей другого.
Ибо ток загадочный в мозгу моём
построил мыслей ряд логичный.
Я понял, что вселенной обитатели
живут лишь вечной
трапезой взаимной.
А клетками,
что в груды собраны
высоких, низких организмов,
лишь голод и желанье правят.
И все движения со смыслом
иль без смысла
ведут в итоге к одному.
Что ты сделала со мной,
та мать, что дева навсегда?
Твой сын поверг меня
одним всего лишь Словом
туда, где ниже быть уже нельзя.
И звуки, словно пламя языки
органной музыки меня
взнесли
как искру в небо,
взор, с которого узрел,
что не напрасно вышло -
атомы сгрудились
в организмы.
Что плоть хотящая
таит в себе иную суть.
Что есть властитель в мире,
в ней,
куда как голода сильней.
И я стопами встал
на новый путь.
Но шёл не долго.
Мне открылось,
что в среде людей
зла больше чем добра.
И славный тот,
чья власть над миром,
позорно ползает в ногах раба.
Что ты сделала со мной,
Луна?
Меня поишь ты
одиночеством своим сполна.
Друзей прекрасных дарит жизнь,
но ты, Луна их отнимаешь,
удаляешь от меня.
Ужель я стал избранником
возлюбленным твоим,
что делаешь меня
как ты сама,
что делишься со мной собою.
Я был дневным созданием тогда,
теперь комфортно ночью мне.
Теперь мой быт наполнен пустотою,
теперь я бледен как росток
не знавший света отродясь.
Ни ласки, ни тепла во тьме.
Снаружи нечего вбирать.
Из недр собственных
светить осталось.
Сияньем собственным
теснить Ничто.
И Светоносцем стать.
Ведь нет источников снаружи.
Приёмникам здесь больше
не пристало быть.
И я светить, как ты пытался.
Тем и доселе жив.
Что ты сделала со мной,
моя лютня – гитара?
Теперь тебя я жажду
словно сок прохладный
среди песков и солнца.
Наш союз вершит
магическую тайну.
Как ты врастаешь
струнами в меня,
так я в тебя врастаю
пальцами, сознаньем.
И после таинство сие
точит из глаз солёну воду.
И заставляет окружающих
взглянуть в себя.
Что ты сделала со мной?
Рождённая звездой
чтоб дух похитить мой,
явиться пред лицом,
спалить
прекрасных глаз огнём,
забрать своё
и унестись,
в земные дали скрыться.
Испариться в дым.
Служанка расстояний.
Ты сделала, что было
предназначено тебе
да так, что я,
поняв заранее всё,
не смог схватить
и удержать тебя.
Не смог я всё сказать тебе.
Не смог я с места отойти.
Стоял как пень с намокшим глазом.
И смотрел на смерть
сиянья твоего вдали.
Так я стою теперь.
Хоть было это всё
бог-весть когда.
И я смотрю
на звёзд мерцанье
с дрожью в коже
понимая,
что должен я однажды встать
ногой на твёрдый путь.
Что должен я однажды стать
тем, кто сумеет дать
ответ себе:
имею право ль я
судить о том
мила ли жизнь,
иль не мила?
О, что ты делаешь со мной,
Судьба?!
(1999)
-
-
05.11.2007 в 22:07Daudzi cilveki doma ka graust ir vieglak neka celt! Tagad es gribetu jums uzrakstit kapec! es domaju ka jus man piekritisiet!
Musu dzive var graust visu ko tu gribi, un var buvet ari ko gribi! Sheit atiecas ne tiai majas , bet ari milestiba nakotne un parejais! katrs cilveks var buvet savu nakotni, bet nekatrs to mak! Lai tava dzive nebudu sliktu dienu tev ir jauzbuve labu pamatu savai "majai". Katrai majas pamata ir zinibas, macibas. katram cilvekas tas ir jaabgust. vinjam vajag studetu augstkola, tehnukuma un citas macibu iestades! daziem cilvekiem palidz vecaki , bet nevisiem ir tadi vecaki! uz izglitibu ir iespejas pat bezpajumtniekam un pat vinsh var kljut par kadu iespaidigu bossu! Visu sho pamatu ljoti viegli sagraut at dzershanu un citiem. tie iespaido turpmako karjeras augumu! kad tas ir uztelts vajag buvet talak! talak ir viss pats galvanais : darbs, panakumi! ar to palidzibu tu varesi dzivot! Sho dalju ir ljoti, ljoti viegli sagrqaut , ka maju, ar vienu sitienu un viss! Tava karjera var sabrukt ka karshu majinja! Katram cilvekam patik graust nevis buvet! katrs cilveks grib lai vinjam visu pienestu siltu , bet ne ta dzive nav! visu vajag izdarit pasham! ir tadi cilveki kuriem to visu pienes , bet es domaju ka tadiem cilvekiem nav nakotnes, jo katram
-
-
05.11.2007 в 22:07kad tu izlasi visu sho es domaju ka tu labi izmacisies skola.tehnikuma un kljusi par lielu Bossu! velu tev veiksmi un atceries ta mala kura ir karjeras augstiene ir ljoti shaura nenokrit no tas! Velu veiksmi!
-
-
04.03.2010 в 18:41